Если составить военный календарь  современной чеченской истории,  пожалуй, ни в одном месяце не наберется подряд пары дней, не отмеченных трагическими датами – преступлениями российских военных против мирного населения Чечни.
Как сейчас в Украине. Так, будто серийный убийца, проливший кровь в «собственном доме»  (как это тогда воспринял весь мир), ныне пошел заниматься излюбленным делом по окрестностям.

В октябре 1999 года были обстреляны продовольственный рынок, центральный роддом и другие гражданские объекты чеченской столицы тактическими ракетами «Земля-земля». Об этом писали многие СМИ. Однако это не единственное «достижение» российской армии в  том месяце.

24 февраля 2005 года Европейский суд по правам человека  вынес решения по жалобам жителей Чечни, в которых истцы описывали злодеяния российских военных. Те события, как отмечает «Мемориал», являлись не «отдельными случайными эксцессами», но лишь примерами из громадного количества систематически творимых массовых преступлений.

Три из указанных жалоб подали люди, ставшие жертвами ракетного удара по колонне беженцев у села Шаами-Юрт. 
Напомним: 22 октября 1999 года российские военные установили запрет на выезд гражданского населения из Чечни. Спустя 4 дня средства массовой информации  РФ объявили, что с 29 октября для выезда для выезда в сторону Ингушетии будет открыт "гуманитарный коридор". Он должен был проходить через контрольно-пропускной пост "Кавказ-1", оборудованный на трассе Ростов-Баку у административной границы Чечни и Ингушетии. Тысячи людей решили воспользоваться этой возможностью. 

29 октября у российского блокпоста на трассе Ростов-Баку недалеко от чечено-ингушской административной границы с раннего утра начал скапливаться грузовой и легковой автотранспорт.  Подходили и пешие беженцы. Люди пытались выехать из зоны боевых действий, которой к тому времени стала вся Чеченская республика. Примерно к 11.00 к толпе вышел российский офицер и сказал, что у них нет приказа пропускать кого бы то ни было. Коридор в Ингушетию, об открытии которого уже было объявлено по всем российским СМИ, по его словам, в этот день функционировать не будет и ему, мол, неизвестно, когда это случится. На следующий день, через день или даже через неделю – все может быть! Офицер потребовал, чтобы очистили прилежащий к блокпосту участок дороги и чтобы до дополнительного сообщения все разъехались по домам. 
Между тем автомобили продолжали прибывать. Они выстроились на дороге во всю ее ширину в несколько рядов и вытянулись, по свидетельствам находившихся там в то время людей, километров на 15 вглубь Чечни.  Колонна начала разворачиваться, но крайне медленно – надо было, чтобы освободили дорогу и уехали автомобили и люди, находившиеся далеко позади. 
В тот день с утра моросил мелкий  дождь. Над колонной, вытянувшейся вдоль большого лесного массива, подходящих к дороге лесополос и садов, висел туман. Ближе к полудню он стал рассеиваться, сквозь его распадающиеся клочья показалось солнце. В очистившемся небе беженцы увидели российские штурмовики. Последние два месяца они летали над республикой постоянно, и поначалу никто на них не обратил особого внимания. Но штурмовики стали барражировать над колонной беженцев. Затем неожиданно снизились и в районе села Шаами-Юрт у моста на выходе трассы Ростов-Баку из самашкинского лесного массива выпустили сначала ракеты, а затем, развернувшись для второго захода, обстреляли разбегающихся в разные стороны людей из авиационных пушек и пулеметов. 
По данным Международного Красного креста, результатом этой циничной атаки стала гибель как минимум 25 человек. Еще около 70 получили ранения различной степени тяжести.
Российская сторона пыталась объяснить случившееся «обстрелом самолета из пулеметов», который якобы был произведен из колонны беженцев. Мол, на автомобиле марки КамАЗ  «боевики» вклинились в нее и открыли огонь. Свидетели и жертвы это опровергали. По их словам, никаких выстрелов по штурмовикам произведено не было, а в атакованных ими автомобилях находились гражданские лица. Более того, нападению подверглись и сотрудники чеченского отделения Международного Красного креста. Двое из них погибли. Все пять автомобилей МККК имели четкие опознавательные знаки, а на крыше грузовика в дополнение была нарисована эмблема организации. С воздуха ее не заметить было невозможно.
Среди погибших были и чеченские телевизионщики Рамзан Межидов и Шамиль Гигаев. Они находились у села Шаами-Юрт и снимали выстроившуюся на трассе в сторону Ингушетии колонну легковых и грузовых автомобилей. По другим данным, они тоже пытались уехать из Чечни и, как все остальные беженцы, пытались вернуться в Грозный, когда их развернули на блокпосту. 
Рамзану Межидову оторвало ногу и руку. Он скончался по дороге в больницу. Шамиль Гигаев умер на месте.

Свидетельство Либкан Базаевой (записано в апреле 2000 г.):

«После того, как Старопромысловский район города Грозного был подвергнут бомбардировке и обстрелян ракетами "Земля-земля», оставаться в городе было равносильно смерти. Мы всей семьей решили выехать из города. По радио и телевидению, по телеканалам ОРТ и РТР шли сообщения, что 29 октября открываются гуманитарные коридоры для выхода беженцев.

Так как бомбардировки города носили массированный характер, мы уехали из города 26-го, приехали к своим родственникам в село Гехи и там ждали наступления 29-го. 29 октября в шестом часу утра мы выехали на трассу, ведущую в Назрань. Когда мы прибыли на место, наши машины оказались в колонне 384-й и 385-й. За нами выстроилась очередь машин в 3-4 раза больше той, что была впереди. По нашим подсчетам,  там скопилось гораздо больше тысяч всевозможных машин. Колонна состояла из легковых и грузовых автомобилей, больших и маленьких автобусов.

Люди спрашивали военных, когда же их начнут пропускать.  Те сначала  говорили, что  коридор будет открыт в 9 часов. Потом ответы стали неопределенными.  Солдаты говорили, что сами не знают: мол, офицер куда-то поехал для решения вопроса, они ждут только команды, приказа. Это продолжалось долго, затем  к  людям, толпившимся у  блокпоста, вышел военный, вероятно, это был офицер. Он объявил, что сегодня коридор не откроется, а когда он будет открыт, неизвестно.  И в приказном тоне потребовал, чтобы дорогу немедленно освободили. Возмущенные и растерянные люди медленно стали разворачивать свои машины. Колонна  задвигалась, но медленно, с трудом, поскольку машины стояли в три ряда и то дело образовывались пробки.

Дождь, который накрапывал с утра, прекратился, небо очистилось от туч и выглянуло солнце. Было уже больше 11 часов, когда наши машины подъезжали к селу Шаами-юрт. Мы ехали на двух машинах --  на белых "Жигулях" и "УАЗе" синего цвета.

Я с мужем и его товарищем находилась в первой машине, во второй ехали мой сын, двое племянников мужа и жена одного из них. Так получилось, что наш "УАЗик" отстал от нас на несколько машин. И вот, когда мы подъехали к небольшому мосточку вблизи Шаами-Юрта, неожиданно раздались удары-взрывы. Нашу машину отбросило к левой обочине, все стекла разлетелись. На меня со спины через заднее стекло обрушилась масса из битого стекла, земли и камней. Мы выскочили из машины. Я поняла, что первая из четырех бомб упала за нашей машиной сзади и, так как мой сын со своими двоюродными братьями ехал где-то позади, я кинулась назад,  искать его. Я видела, что все, кто может двигаться, или притаились в кюветах вдоль дороги или бежали по полю подальше от шоссе. Вероятно, я была в шоковом состоянии, потому, что не чувствовала ни страха, ни ужаса в тот момент. Я просто хотела найти машину сына, добежать до него. И вот, когда я, задыхаясь, бежала по этой дороге, я видела: первой стояла красная машина "Жигули" -- в ней сидел за рулем убитый или раненый мужчина, женщина рядом с ним кричала, зовя на помощь, дальше был большой автобус типа "Лаз", его задняя часть --  почти треть -- была полностью отсечена и на дороге лежали тела убитых и раненых. В передней части автобуса на сидениях оставались раненые или убитые в неподвижной позе. Дальше стояла темно-серого цвета машина типа "Скорой помощи", которая была сверху вскрыта, как консервная банка. Рядом с этими двумя машинами на всю ширину лежали тела людей, многие были расчленены на куски. Я видела отдельно руки, ноги. Дальше с правой стороны дороги был "КАМАЗ". Что было за его бортами, я не видела, но из щелей кузова потоком текла кровь.

Я пробежала, наверное, около ста метров, и на этом участке, по моим представлениям, лежало, наверно, от сорока до пятидесяти трупов.

Когда подбежала к машине сына, я увидела его вылезающим из кювета с раненым ребенком на руках, это была девочка лет семи-девяти. Я видела, что она ранена смертельно, у нее размозжен затылок. Он положил ее в свою машину и крикнул мне: "Мама, я отвезу ее в Ачхой-Мартановскую больницу". В это время из кювета показался молодой парень, он крикнул: "Тут еще девушка ранена, заберите ее". Мой сын с двоюродными братьями подхватили раненую девушку и также отнесли ее в машину. Парень, который указывал на нее, также был ранен в руку, но он стоял на ногах. Его также посадили в машину, и они развернулись быстро в сторону Ачхой-Мартана. Все это произошло очень быстро, я только успела им крикнуть, что мы живы, но у нас проколоты задние колеса машины.

Они уехали с ранеными, я побежала обратно к машине, опять наблюдая по дороге убитых и раненых. Мы посадили в свою машину какую-то старушку, которая металась в поисках помощи, решили съехать с дороги, так как самолеты могли вернуться в любую минуту. Кое-как "на дисках" мы добрались до Шаами-юрта и заехали в село. Сельчане выскочили нам навстречу, они быстро принесли откуда-то два колеса и поменяли нам наши пробитые. После этого мы по проселочной дороге уехали в Гехи, откуда утром выехали на дорогу. Мы не успели с сыном ни о чем договориться, но надеялись, что он из Ачхой-Мартановской больницы догадается приехать в Гехи, не выезжая на трассу. Мы стали его ждать, но он не ехал. В это время мы видели, что самолеты вновь и вновь залетают над трассой и бомбят практически каждые 10-15 минут. В таком напряженном ожидании прошло 6 часов, и мы внутренне приготовились к самому худшему.  После семи вечера, когда уже стемнело и самолеты перестали летать, наши родные появились во дворе без машины, в изорванной одежде. И рассказали нам, что случилось.

Оставив раненых в больнице, они вернулись на трассу, думая, что мы еще там,  с разбитой машиной. Когда доехали до Хамбирзи, они увидели, что над ними залетают самолеты, и выскочили из машины, бросились в кювет. Из машин, которые ехали за нами, также выбежали люди. Первый удар уничтожил нашу машину, второй попал по кювету с другой стороны дороги, где  пытаясь спастись, прятались люди из других машин. Они поняли, что самолеты будут залетать еще и еще и охотиться за людьми, и они стали делать перебежки из одной ямы в другую в сторону села Хамбирзи. Так они добежали до Хамбирзи и спрятались там в подвале какого-то дома. Ждали до 6 часов вечера, пока бомбежка не прекратилась, и после этого пешком вернулись в Гехи.

Машина наша была уничтожена полностью, прямым попаданием, вещи (одежда, постельные принадлежности), естественно, тоже погибли.

Вот так случилось, что мы чудом остались живы среди сотен убитых...»

В то самое время, когда беженцы гибли у Шаами-Юрта, похожая трагедия развернулась и у станции Горячеисточненская. Утром того же 29 октября колонна из 30 автомашин с беженцами выехала из Аргуна, с.Старая Сунжа и др. в северном направлении. На каждой машине был вывешен белый флаг. В кузовы грузовиков (в колонне их было большинство) были уложены вещи, на них сидели дети, женщины, старики. Даже с большого расстояния невозможно было не заметить, что едут мирные жители. Люди стремились покинуть территории, на которых в скором времени могли развернуться бои и которые уже подвергались систематическим бомбовым и ракетным ударам. В течение предыдущих недель российские войска, взяв под контроль Надтеречный, Наурский и Шелковской районы республики, медленно продвигались на юг, к Грозному.

Около 9 часов беженцы проследовали через Петропавловскую (чеч. — с.Чурт-Тог1и) и направились по шоссе в сторону ст. Горячеис­точненская, которая примыкает к райцентру — крупному селу Девлетгирин-Эвла (Толстой-Юрт). На окраинах этих двух населенных пунктов уже располагались российские войска. Когда колонна автомашин стала приближаться, по ней без предупреждения был нанесен артиллерийский удар. Огонь, по-видимому, велся с боевых позиций, оборудованных на высотах у с.Бамат-Юрт (Виноградное), примерно в пяти километрах на северо-восток.

В течение четырех часов военные не пропускали местных жителей к месту расстрела колонны. Обстрел не прекращался, а по людям, пытавшимся выйти из села на дорогу, стреляли снайперы. Лишь после того, как глава администрации Горячеисточненской сумел договориться с ними, на помощь пострадавшим выехала грузовая автомашина ЗИЛ, за рулем которой находился Сайд-Магомед Шамсуевич Хасуев, 1972 г.р., проживавший в с.Девлетгирин-Эвла*. Вместе с ним к месту обстрела прибыли Дениев, Мадаев, Алиев, Хасуханов и другие местные жители. Был среди них Зураб Хасульбеков, у которого в начале октября 1999 года в результате обстрела российскими военными Горячеисточненской погибли 12-летняя сестра (ее разорвало на части) и 18-летняя жена. Им дали два часа, чтобы подобрать раненых и тела убитых. По истечении этого срока военные обещали возобновить огонь. Однако полностью они не прекращали его и в оговоренное ­время.

Местные жители сумели вывезти большую часть раненых, подобрали некоторые тела убитых. С места обстрела при их помощи вышли и не пострадавшие люди. Но не все. Группа из четырех напуганных детей, с которыми были 17-летний юноша и 28-летняя девушка, еще на протяжении пяти суток без пищи и теплых вещей скрывалась в близлежащих холмах. Лишь 3 ноября они сумели выйти к окраине населенного пункта, где им была оказана первая помощь.

В результате обстрела погибли не менее двадцати четырех беженцев, еще семь человек позже скончались в больнице от ран. Среди убитых были пять детей. Несколько десятков человек получили ранения. Возможно, что погибших было больше. Точно установить их число невозможно. Часть из них местные жители похоронили на кладбище с.Девлетгирин-Эвла, других отвезли для захоронения по месту проживания родственников.

В течение четырех следующих дней военные к этому месту никого не подпускали. Жители близлежащих населенных пунктов утверждают, что все это время они цепляли к БТРам неразбитые автомашины и увозили их. Подбирали вещи, оставшиеся от мертвых и брошенные уцелевшими беженцами. И только на четвертый день стали расчищать дорогу. Сожженные и разбитые автомашины, а также трупы, которые местным жителям не удалось забрать, военные вывезли и закопали в вырытой экскаваторами яме на территории бывшего асфальтового завода. Потом это место укатали бронетехникой. Когда людей пропустили к месту расстрела колонны, они там ничего уже не нашли:  тела их убитых родственников,   имущество,  скот  - все исчезло.

«Захоронение» на территории асфальтового завода было вскрыто лишь 3 июня 2000 года. В яме находились вперемешку и автомашины (одна грузовая и как минимум три легковые), и останки людей, и часть их скарба. Перед тем как сбросить в яму, военные, видимо, осматривали останки своих жертв: родственники некоторых убитых заметили, что их золотые сережки, цепочки, кольца  украдены.

Многие из беженцев, обстрелянных на дороге перед Горячеисточненской, погибли целыми семьями. Так сгинула вся семья Султана, находившаяся в автомашине «Жигули» 8-й или 9-й модели серого цвета: он сам, его дочь Куржан с двумя дочками, сноха и две ее дочери, трех месяцев и семи лет.

Снаряд угодил в автомобиль, в котором находились Саидовы. В результате последовавшего взрыва, по свидетельствам очевидцев, главу семьи разорвало пополам. Его восьмилетнему сыну осколками срезало обе ноги. Он тоже умер. Из машины взрывом был выброшен четырехмесячный ребенок, по счастливой случайности его не ранило, он выжил.

В автомашине КамАЗ с красной кабиной заживо сгорели женщина и ее ребенок.

Рассказывает  Кока Алхазурова,  мать погибшей семьи  (она сама в колонне беженцев не была). 

Мои близкие были беженцами. В тот день они находились в селении Сельментаузен Веденского района, держали путь в станицу Червленная Шелковского района. Все средства массовой информации объявляли, что беженцам предоставлен коридор. Люди, которые регулярно слушали радио и смотрели телевизор, решили им воспользоваться. Утром 29 октября 99-го, собрав свои пожитки, они двинулись в дорогу, тем более, что Веденский район уже подвергался интенсивному обстрелу. 
Как мне рассказала потом женщина, которая сама все это видела, их колонну обстреляли из дальнобойных орудий со стороны с. Виноградное. Я искала свою маленькую внучку, меня уверяли, что она осталась жива. Потом оказалось, что это была не моя внучка, а все мои погибли. Имени той женщины  я не помню, но она нам тогда все рассказала. Она видела, как в  "восьмерку" цвета мокрого асфальта попал снаряд. Все, кто был в машине, погибли. Мужчину выбросило из машины, и он звал на помощь, боялся, что взорвется бак с бензином и трупы сгорят. Но помочь было некому, так как шел постоянный снайперский обстрел, а еще и с вертолетов стреляли пушки, добивая оставшихся в живых.
Другой, которому посчастливилось выбраться из этого ада живым, рассказывал мне, что у него в теле было семнадцать осколков. "Выжил я лишь потому, что, по всей видимости, день смерти, предначертанный мне Всевышним, еще не настал, -- сказал он. -- Я лежал в стороне, но отчетливо слышал стоны умирающих и раненых».  Этот человек звал на помощь. К нему подошла женщина, и он у нее спросил, что же это происходит, что нас ждет. Женщина отвечала, что нас уничтожают, убивают. "Отец, мы ничем не в силах тебе помочь, -- сказала она. -- Постарайся спастись, если сможешь. Я сама потеряла здесь часть своей семьи".
У этой женщины там погибли две дочки и муж. По ее словам, муж ее получил осколок в сердце от снаряда, который попал в машину моего мужа. Он  спешил на помощь к своей дочери, и в тот момент взорвалась наша машина. Так его убило. Это была семья Эмиевых из Аргуна. 
Люди из Дойкар-Эвла (Толстой-Юрта) подобрали раненых и убитых, а также тех, кому посчастливилось не пострадать, и вывезли в село, а оттуда развезли их по больницам в Моздок и Знаменское. 
Есть еще одна женщина по имени Дагой, у нее был единственный сын, который в тот день там погиб. Он  умер у нее на глазах, а ее сноха осталась на всю жизнь калекой, она потеряла ногу. Ее сын, девятилетний мальчик, тоже был убит. Их фамилия Саидовы, они тоже из Аргуна.
Люди из Толстой-Юрта похоронили тогда четверых моих детей: дочь Куржан, двоих ее малышей Хеду и Усмана, а также мою сноху Зарему. Это было, как они говорили, 14 ноября. Тело моей внучки Хеды  было разорвано пополам, его верхней части так и не нашли. (Их тела выдали спустя две недели после их гибели, но мы и тогда еще не знали об этой трагедии. Остальные  жертвы просто исчезли, никто не знал, где они захоронены).

В: Когда Вы нашли трупы других погибших и где Вы их похоронили? 
О: Раскопок захоронений мы добивались долгие месяцы, но свершилось это только спустя  полгода с лишним, 3 июня 2000-го. В тот день мы приехали к Горячеводску, где неподалеку от села во дворе асфальтового завода и было это захоронение. Яма была огромная, размером с жилой дом. Когда ее разрыли, в ней обнаружили семь трупов и четыре машины, одна из которых была грузовая. Трупы лежали под машинами.
Раскопки начались с одиннадцати часов. Были там несколько военных: один из них зам. прокурора района, другой префект, а также глава администрации, они нам очень помогли. Были еще люди, которые разыскивали, как и мы, своих близких из Аргуна, из Петропавловской. Чтоб раскопать, привели экскаватор, подъемный кран, иначе невозможно было достать машины из этой ямы. После того, как вытащили несколько машин, были обнаружены трупы двух девушек из Аргуна, точнее, одна из них была молодая беременная женщина. Потом откопали труп единственного сына Дагой, тоже жительницы Аргуна.  Затем выкопали машину,  потом трупы моих внучек… (Речь женщины  прерывается, ее душат слезы, она не может дальше говорить. Но минут через пять, совладав с собой, она продолжает, несмотря на  душевную муку, причиняемую ей этим рассказом).    
В: Вы видели, как доставали трупы из ямы, в каком они были состоянии?
О: Да, я смотрела и видела эту ужасную картину. Никогда, наверное, не забуду обезображенного  младенца в пеленках. Его тельце было раздроблено, из пеленок виднелся только череп. А другая, семилетняя девочка, была вообще без головы, в нее попал снаряд, череп лежал рядом с нею. Я заметила, что нету правой руки.  Помню, на девочке был свитер… Мои ни в чем не повинные внучки… После того, как из ямы достали их тельца, нам солдаты сказали, дескать, вытащить других уже не успеем – «они семь месяцев пролежали в этой яме, еще одна ночь ничего не решает, подождите до утра». Но, как часто бывало  и до того, наутро изменилось решение российских служб. Мы пришли во двор завода, а там чуть ли не вся армия, оцепили яму, не подпускают к ней. Можно было подумать, что мы пришли совершить какую-то диверсию или  отбить у них трупы боевиков. Солдаты были с собаками, и их было очень много. В это время подоспели префект района и русский комендант, и только после их вмешательства нам разрешили продолжить эксгумацию.     
Утром 4 июня мы достали из ямы еще два тела:  в одном я узнала моего мужа, второго так и не опознали, похоронили в Толстой-Юрте  безымянным. Сказать по правде, некоторые русские солдаты нам сочувствовали. Были  такие, что даже прослезились. Но сфотографировать трупы и яму нам не разрешили. Когда моя дочь хотела заснять то захоронение, начальник пригрозил пальцем и сказал, что они закроют яму. После этого она не решилась делать снимки. Тело Султана, моего мужа, уже на кладбище сфотографировал его брат. У него вся голова была раздроблена.
Мы долгое время не знали, что с ними произошло: считали, что они у родственников в Сельментаузене.  Но 31 октября моя замужняя дочь  Малкан вместе с семьей мужа  в колонне около ста человек шла  по той дороге пешком.  Она увидела разбитую машину отца, кинулась к ней, но ей стало плохо. Ее деверь и его жена оттащили Малкан в сторону.  Их по дороге строго предупредили: не подходить и даже не смотреть в ту сторону, где  разбитые машины и  трупы, которых они еще не успели убрать. Им было сказано: "Если в ту сторону сделаете хотя бы один шаг, мы будем стрелять, не смейте даже смотреть туда". Они не успели разглядеть, был ли в машине кто-нибудь, так как у нее были затемненные  стекла.  Когда Малкан  вернулась домой,  она рассказала, что 29 октября ездила к тем родственникам, у которых ютилась наша семья, но они тоже уехали в то утро. Дочь мне еще сказала, что колонна беженцев, выезжавших в то утро по Петропавловскому шоссе, была уничтожена. Я высказала опасение, что они могли быть среди  погибших, но  Малкан  возразила: нет, она же слышала, что отец уехал в Назрань. И мы надеялись, что это так. А ездить выяснять, что и как, не было возможности, ведь дороги были перекрыты.   
О случившемся мы узнали месяц спустя. 8 декабря родственники  прислали сообщение,  что 29 октября они проводили наших домой, и просили известить, доехали они или нет. От меня это скрыли, хотя даже посторонние  уже знали об этом. Моя сноха с моей соседкой Айзан поехали в Моздок, обошли все больницы и другие места, где, по их соображениям, могли оказаться  наши близкие. Поиски не дали результатов.
В это время нам передали, что какая-то женщина в электричке просила сообщить родственникам Султана из Червленной, что под селом Толстой-Юрт погибла вся семья, которая была в машине "восьмерка" цвета мокрого асфальта. Так мы и узнали, что с ними все-таки стало. Когда пришло это известие, жена моего деверя поехала в Толстой-Юрт, чтобы узнать подробности. Ей удалось выяснить, что в Толстой-Юрте захоронено 4 трупа из семерых: Куржан, двое ее детей и Зарема. У девочки не было верхней части тела, похоронили лишь то, что смогли отыскать. Где остальные трое, ни кто не знал. Это было уже в декабре.
В марте месяце умерла в больнице в Архангельске моя вторая дочь Малика.  Весть о смерти семьи причинил ей  сильный стресс, врач сказал, что она страдает из-за случившегося, жить ей осталось недолго,  ее лучше забрать домой. Но моя дочь Малкан не смогла этого сделать, да и как  бы она решилась сказать сестре, что она умирает?  Малика скончалась 14 марта, Малкан через пять дней привезла ее  домой, а похоронили ее 20 марта. До войны Малика занималась журналистикой.
И только спустя два месяца после ее смерти  мы нашли и похоронили ее отца и двух племянниц, как я уже рассказывала, 4 июня в Толстой-Юрте, но только на другом кладбище. Моя дочь Куржан и сноха Зарема погребены в одной могиле, дети Куржан Хеда и Усман -- в другой, дети Заремы, мои внучки Корина и Фариза -- в третьей.  Султана и того неопознанного мужчину похоронили еще в одной могиле.
Да, кстати, до войны мы продали машину "Газель" за шестьдесят тысяч рублей, и муж ездил на машине сына,   марки "Жигули" -- на восьмерке. Из полученных денег потратить успели немного,  а сумма свыше пятидесяти тысяч была у него с собой. Потом родственники рассказали, что деньги он завернул в простыню, как и другие бумаги: военный билет, трудовые книжки, а паспорт и документы  на машину  держал при себе. Во время раскопок порванную простыню мы нашли, но ни денег, ни документов в ней не было. Не было также и тех документов, с которыми он не расставался, а также -- следов: ни порванных, ни сожженных бумаг. И документы, и деньги просто исчезли.   

Лайла Алхазурова,  сноха Коки, рассказывает: 
Я видела молодого солдата, который разговаривал с местными ребятами около рынка в Червленной. Он им рассказывал, как их заставили расстреливать колонну беженцев 29 октября 1999 года. Они стреляли в мирных людей, которые выезжали в сторону Шелковского района. А сначала пытались возражать, ссылаясь на то, что в колонне женщины, старики и дети. Но командир  сказал:  "Есть приказ, он дан сверху, ваше дело безоговорочно подчиняться приказу". Он со слезами на глазах говорил этим молодым людям:   "Как мне теперь жить? Я засыпаю, а мне снятся эти женщины, дети и старики. Я слышу их крики и стоны, мольбы о помощи, хотя в тот день я их видел только в бинокль. Я никогда об этом не забуду". 
Когда он об этом рассказывал, я еще не знала, что в той колонне погибли родственники моего мужа. 

Ризван Ахметович  Дидаев, 1949 г.р.: 

Я житель села Старая Сунжа. 29 октября 1999 года вместе со своей семьей я выехал на Петропавловское шоссе, рассчитывая  попасть в Ингушетию. По дороге к нам присоединилась семья моей сестры. Мы от людей слышали, что 29 октября будет предоставлен коридор для желающих выехать в другие регионы России. Мы, конечно, решили им воспользоваться. На дороге собралась целая колонна машин таких же  беженцев, как мы, стремившихся  в более безопасные районы. Мы вывесили белые флаги и поехали. Дальше был крутой поворот налево. Впереди нас шла машина моей сестры, за рулем сидел ее деверь. Когда я завернул машину, то не сразу понял, что происходит. Первый снаряд попал в машину  сестры, второй взорвался около моей машины, пыль поднялась столбом, а осколки посыпались на нас. Мы в колонне были вторыми, и я решил проскочить по холмам, но когда повернул, увидел впереди разбитый грузовик. На дороге лежали люди, живые или мертвые, я не понял тогда. Опять разорвался снаряд. Я крикнул своим, чтобы все выскакивали из машины и ложились на землю. Выбравшись из машины, я увидел опрокинутую "Волгу". Потом оказалось, что это была машина толстойюртовцев. Но я все еще не мог  опомниться. Возле одной из машин стоял контуженный, тоже не понимая происходящего. Все время били снайперы "дзын - дзын", у меня до сих пор в ушах стоит этот свист. В это время тот контуженный обошел свою машину, увидел мою и сел в нее. Я еще подумал, что ключи остались в машине, но не успел решить, что делать дальше, как снова раздался взрыв, после которого он вышел из машины и, громко хлопнув дверью, пошел по дороге. Я не знаю его имени, но в тот момент он и сам вряд ли смог бы его назвать. (Когда к вечеру тот человек оказался в больнице, он все пытался куда-то  уйти). Кругом пыль, дым, крики. Кто-то кричал, что погибли дети и Усман.  Мы,  выбравшись из машины,  сползли в канаву и поползли к селу Горячеводское. Я долго ездил по этой дороге, хорошо знал ее и эту канаву тоже. Мы проползли по канаве  километра три, три с половиной. Поднять голову нельзя, постоянно бьют снайперы, а посмотреть все равно тянет после каждого взрыва. Пока полз, я насчитал около тридцати подбитых машин, мимо нас не проскочила ни одна. Они очень точно выбрали время и место для обстрела: дорогу, по которой должна пройти колонна беженцев, и день, в который им был обещан коридор. Били прямой наводкой по каждой машине, я еще сказал, что этим танкистам надо "пять" поставить за  меткость. Если снаряд попадал куда-то рядом, водитель останавливал машину и детвора высыпала на дорогу, но в большинстве случаев попадания были прямые. Страшная картина -- осколки, раненые, страшный фон, на котором мелькают ангельские личики маленьких детишек. Нас обстреливали ежеминутно, непрерывно гремели взрывы, рвались снаряды. Чуть голову приподнимешь  над краем канавы, рискуешь, что  попадет.
Трупов было очень много. Валялись куски человеческого мяса: руки, ноги, головы, половинки туловищ. Я видел все это своими глазами, потому что все время  выглядывал, хоть жена меня и ругала. Когда добрались до угла,  нужно было переходить на другую сторону, я предложил  своим проскакивать по одному, хотя и знал, что федералы   нас всех видят в бинокль. Но мне возразили, решили дожидаться темноты. 
К тому времени главе администрации села Горячеводское удалось договориться с руководством федералов, чтобы они дали им возможность вывезти с поля людей. Они дали полтора-два часа на то, чтобы сельчане могли оказать помощь пострадавшим. Первая машина, которая выехала из Толстой-Юрта, подобрала недалеко от села  нас и еще несколько человек, которые подобно нам, ползком добирались до  Горячеводского. Еще одна машина с молодежью поехала на дорогу забирать трупы и раненых. Потом рассказывали, что после того, как они подобрали 5 трупов, начался обстрел, стреляли возле колес,  как бы говорили: "Поторапливайтесь!" В это время  подъехали автобус и несколько машин, т.е. небольшая колонна.  Они тоже погрузили людей в эти 3-4 легковые машины и проскочили, так как их не обстреливали, хотя снайперы били. Видимо, их не стали  обстреливать, потому что хотели, чтобы поскорее закончили начатое дело. 
Была одна тяжелораненая женщина. Ей врач сразу сделал  укол, обработал рану. Она была сильной -- кулак  крепко сжат, все тело искромсано осколками, лицо с правой стороны тоже. Укол ей не помог. Ее пронесли метров сто, но до больницы не донесли, она умерла. Она  была, по-моему, из Ведено.
Остальных группой отправили на машине в Толстой-Юрт, так как оставаться в Горячеводске было небезопасно. Раненых переправили на машинах, а мы пошли пешком.
Сестру и племянницу привезли только через двое суток.
Некоторых раненых отправили в Моздок: среди них была женщина (узбечка), которая ехала из Аргуна, она замужем за двоюродным братом отца моей жены. С ней были сын ее дочери и еще два внука - дети ее сына,  и записка у нее была  к Валиду Исраилову, мы сказали, что это наш брат.
Пятеро детей и 28-летняя девушка, 5 суток они блуждали по этим холмам. Рассказывали, как маленькая девочка говорила: "Если бы я добралась сейчас до дому, я бы съела 10 лепешек и выпила бы 10 стаканов воды". Они ее кое- как утешали. После пятидневного путешествия они пришли в село.
Двое мальчиков Оздамировых были ранены.

* 2 апреля 2000 г. на окраине своего села Сайд-Магомед Хасуев был убит российскими военными. Свои действия они объяснили тем, что молодой мужчина якобы нарушил введенное ограничение на передвижение в темное время суток. Согласно свидетельствам местных жителей, убитый на автомашине возвращался домой до 20.00, т.е. еще до наступления «комендантского часа».

Материал подготовлен на основе докладов ПЦ «Мемориал».